Все это в принципе, конечно, верно. Но вот вспоминается знаменитый дрезденский портрет Моретта работы Гольбейпа-младшего, и сразу же приходится вносить коррективы в приведенное выше утверждение. Гольбейн, может быть, тоже просиживал с лупой перед своим холстом: настолько тщательно, «натуралистично», до мельчайших подробностей, с какой-то исключительной педантичностью выписаны им отдельные детали портрета. И ото, казалось бы, чрезмерное натуралистическое пристрастие художника совсем не отталкивает от портрета и ничуть не мельчит его. Художник стремился с исключительной достоверностью выписать чуть ли не каждый тончайший волосок рыжеватой бороды оригинала, и все же это не делало его натуралистом. Его портрет тем и значителен, что в нем с удивительной и покоряющей реалистической силой выявляется властный, непреклонный человеческий характер. Жизненная правда, правда характера, перенесенная волшебной кистью Гольбейна на холст, становится недоступной натуралисту высокой художественной правдой. Дело, таким образом, заключается не в том или ином приеме художника, а в конечном результате его творчества. И дело в замысле художника, в особенностях художественного решения: то, что хорошо для одного произведения, может стать чужеродной вставкой или назойливым штампом в другом.

Невелика была бы честь писателю, если бы его призвание сводилось лишь к записи всего того, что видит перед собой читатель. Писатель становится истинным художником своего времени тогда, когда он обогащает наше представление о действительности, о современности, зовет вперед. Обобщение и авторское осмысление показываемых картин жизни - это та ступень, которая ведет к художественному освоению и познанию действительности.