Трудный ученик?

Анна Михайловна, как потом рассказал мне директор, работает в школе третий год. Другие выпускники института как-то проще смотрят на свое место в школе и классе. Анна Михайловна входила в свою профессию с болью, с сомнениями. Она, как мне кажется, с особой ответственностью относится к своей работе, много думает о ней. То, что проходит мимо внимания других, кажется ей чем-то особенным, необычным.

Как-то Анна Михайловна даже жаловалась директору, что она не способна к педагогической работе, что никогда не сможет так свободно, как другие, держаться с учениками. Действительно, ей было трудно работать. Думая все время о том, чтобы не допустить никакой ошибки во взаимоотношениях с учениками, она держалась скованно среди них, терялась, когда приходилось показать в классе свою силу, свою власть над учениками. В классе она была все время излишне насторожена и даже излишне, как это ни странно звучит, внимательна к ученикам. Отдельные ученики начали даже злоупотреблять этой вообще чудесной чертой ее характера. Пришлось подсказать Анне Михайловне, чтобы она не забывала и о требовательности к ученикам. Мое замечание вывело ее на некоторое время из равновесия, но потом, как я заметил, пошло ей на пользу. Постепенно она начала освобождаться от своей скованности и почувствовала себя хозяйкой в классе. Зная, как болезненно она реагирует на каждое мое замечание, я освобождал ее от своей опеки, пытаясь дать ей полную самостоятельность.

Последний урок, на котором я присутствовал, она провела почти блестяще. Ни у меня, ни у самой Анны Михайловны, уже не было сомнения, что из нее вырастет хороший педагог. Недавнее ее заявление меня одновременно и встревожило, и обрадовало. Встревожило то, что она не нашла подхода к Кащенко, а порадовало то, что она уже не стеснялась и не боялась откровенно говорить о своих неудачах. Молодым учителям именно этого часто и не хватает.

Готовясь к разговору с Анной Михайловной, я поинтересовался поведением Кащенко на уроках других учителей. Выяснилось, в последнее время он очень уж старается выделиться среди одноклассников, обратить на себя их внимание. В этом нет ничего необычного. Кащенко был на целый год старше своих одноклассников и не хотел оставаться в классе незаметным. Положение, которое он занимал до сих пор в коллективе учеников, его не удовлетворяло. На улице он был одним из первых, в классе — одним из последних. Его не замечали в классе, а он хотел быть в центре внимания. Можно было привлечь к себе внимание своими знаниями, силой. Ни того, ни другого у Кащенко не было. Но если нельзя выделиться с лучшей стороны, то можно выделиться с худшей. Особенной разницы мальчик не видел. Так он начал сознательно нарушать дисциплину в классе. Правда, делал он это, как сказала уже Ольга Ивановна, остроумно, оригинально, вызывая не осуждение со стороны учеников, а их одобрение. Выкинув какой-нибудь номер, он прикидывался недовольным и даже обиженным тем, что класс смеется над ним. Анна Михайловна сначала даже защищала его, упрекая учеников в том, что они смеются над своим товарищем. Потом она заметила игру Кащенко и попробовала повлиять на сознание учеников, рекомендовала не обращать внимания на его проделки и не тратить даром дорогого времени. Но ученики не так, конечно, как учительница, ценили время и сами были не прочь весело посмеяться над очередной остроумной затеей своего товарища. А разве не смешно было, когда он нарочно опаздывал на уроки, а потом осторожно несколько раз стучал в дверь, но не заходил, пока учитель сам не открывал перед ним дверь и не говорил: «Ну, заходи уже, ишь, какой вежливый мальчик!» Тогда он заходил и виновато стоял у двери, ожидая, пока его спросят, почему он опоздал. Услышав вопрос, он по-детски простодушно отвечает:

—  А я рыбу ел. Окунь называется.

Учителя, которые догадывались, что Кащенко что-то задумал, сразу отправляли его на место, и смех, возникший в классе, быстро утихал, а менее осмотрительные пытались найти в ответе Кащенко логическую несуразность. Тогда диалог развивался так, как Кащенко его и задумал:

—  Разве я тебя спрашиваю, ел ли ты рыбу и какую именно? Я тебя спрашиваю, почему ты опоздал.

—  Ну, я поэтому и опоздал, что рыбу ел. Рыба — это вам не манная каша. Рыбу надо есть осторожно. Особенно окуня. Ведь окунь очень костистый.

Класс взрывался смехом. Если учитель и дальше не мог найтись и вместо того, чтобы прекратить с ним разговор, начинал его стыдить и обвинять в том, что он срывает урок, то Кащенко удивленно говорил приготовленную фразу.

—  А что я такое сделал? Выходит, что мне уже и завтракать нельзя? Вы еще скажете, что я виноват, что у рыбы кости есть. Снова смех. А Кащенко, чтобы зря не рисковать (учитель может попросить из класса), быстро садится на свое место и молча роется в портфеле.

Наконец класс успокаивается. Учитель продолжает урок, но не проходит и нескольких минут, как Кащенко начинает кашлять и кашляет до тех пор, пока учитель снова не делает ему замечания. Тогда он встает и таким голосом, что трудно оставаться равнодушным, говорит:

—  У меня кость застряла в горле. Разрешите выйти воды напиться. Учитель разрешает, надеясь, что Кащенко уже не придет на урок. Нет! Через несколько минут он открывает дверь, радостно улыбается и говорит: «Уже выскочила. Вот она!» — Тут он показывает большую, скорее не рыбью, а куриную кость. Поднимается неистовый  смех. Ученики тянутся, чтобы посмотреть на  кость, потрогать ее руками. О том, что можно будет что-нибудь сделать на этом уроке, не приходится и думать.