Режим дня и Болик.

Игорь молчит. Он знал, что отец был в школе, и подготовил много убедительных, по его мнению, объяснений, почему у него появились двойки. Но отец о них и не спрашивает. И не ругает. Игорю самому нужно все решать. Наконец, я слышу, муж и сын вместе начинают искать выход из создавшегося положения. Игорь даже большую, чем отец, активность проявляет. Он собирается ежедневно сидеть над домашними заданиями по пять часов. Отец не соглашается, по пять часов — это много, нужно и в футбол поиграть. Сходятся на трех часах в сутки. Записывают на бумаге режим дня и по требованию Игоря скрепляют его своими подписями. «Только если я захочу в это время играть в футбол, чтобы ты меня не пускал»,— ставит условия Игорь. Отец не сразу, но все же соглашается: «Ладно, хотя для меня это и лишние заботы, но сделаю это для тебя. Только смотри, тогда уже на меня не обижайся».

Режим дня не навязан одной стороной другой стороне, а принят обеими сторонами. Добровольно. Игорь, конечно, несколько раз пытался нарушить договор, но отец был неумолим.

Игорь у нас паренек с ленцой. Особенно ему не нравится «женская» работа. Поэтому я чаще, чем других, привлекаю его именно к «женской работе». Здесь также нужен подход.

Прошу как-то его вымыть в детской пол. Игорь принимается старательно перелистывать страницы учебников, всем своим видом показывая, что очень занят. Понимаю, что он хочет избежать неприятной «женской» работы, но делаю вид, что не догадываюсь об этом, и спокойно говорю: «Ты хочешь сначала домашнее задание сделать, а потом помыть пол? Хорошо. Только снова подогреешь воду».

Игорь решает все же сначала вымыть пол, иначе придется еще и воду греть.

Расскажу еще одну историю. Теперь, когда все окончилось хорошо, можно и рассказать.

Лариса, она у меня в 10 класс ходит, познакомилась с каким-то Боликом Сливянским. Она никогда от меня ничего не скрывала, и сейчас все рассказывает. Болику этому уже 24 года, работает он где-то в фотоателье, красиво одевается, хорошо танцует. Они уже и в кино вместе ходили. Он подарил ей свою фотографию.

Посмотрела я — и за голову взялась. Все мне в нем не понравилось: и бакенбарды эти, и усики, как мышиные хвостики, и улыбка какая-то вызывающая, и взгляд неопределенный... Что ему нужно от моей девочки? Но нельзя, уговариваю себя, судить о человеке по его внешнему виду.

Показала фотографию мужу. Рассердился он. «Да это же пустозвон какой-то. Немедленно запрети Ларисе встречаться с ним». «Запретить,— говорю,— можно, но что это даст? Она перестанет со мной говорить о нем — только и всего. Но перестанет ли встречаться? Нет, это так просто не запретишь». Выслушал меня муж и задумался.

Одним словом, мы выработали целую стратегию этой операции. Валерия в ассистенты взяли.

Однажды я, выслушав новое излияние Ларисы о Болике, посоветовала ей пригласить его к нам в гости. Лариса согласилась. Долго не приходил этот Болик, но наконец порадовал нас, пришел. Познакомились. Разговорились. Болик разные историйки о знаменитостях рассказывает, но если Валерий заводит речь о литературе, о книгах, Болик замолкает. Лариса краснеет. Сели за стол. Болик повеселел. Посмотрел на этикетку на бутылке и начал со знанием дела толковать, какие марки вин и коньяков  бывают. Муж наливает ему вина. Выпили «по одной» и «по второй», видим, Болик сам уже наливает и угощает мужа. А муж все его не Боликом, а Толиком называет. А «Толик» — это наш дальний родственник, алкоголик такой, что на работу уже не ходит. Когда Болик очередной тост провозглашал, Лариса предложила ему прогуляться. Проводила она его и быстро вернулась. Молча села за I книги.

Приходил еще раз к Нам этот Болик, но больше не показывается. Лариса некоторое время ничем со мной не делилась, но потом заговорила: «Знаешь, мама? Я сказала этому Сливянскому, чтобы он больше не приходил. И вообще он мне не нужен». Я ответила: «Делай, дочка, как сама знаешь. Тебе виднее».