Ох уж этот трудный класс!

Позавчера Валентина Петровна рассказывала мне об интересном случае из своей практики. Валентина Петровна, еще раз расскажите, пожалуйста, об этом случае.

Валентина Петровна. Хорошо. Я расскажу. Случай этот произошел со мной, когда я работала в другой школе. Был там очень трудный класс, 6-Б. Еще не окончилась первая четверть, а в нем уже сменилось два классных руководителя. Сначала был мужчина, сильный, волевой человек. Я их «сломаю», заявил он на педсовете. Но «сломать» учеников было нелегко. Как-то учитель не сдержался, ударил ученика и совсем оставил педагогическую работу. Второй руководитель, Нина Дмитриевна, была мягким человеком. Она глубоко верила в силу убеждения и каждый день уговаривала учеников дать слово быть послушными, дисциплинированными. Ученики охотно давали слово быть послушными, дисциплинированными и продолжали нарушать дисциплину. Как-то вызывает меня директор и предлагает взять вот этот 6-Б класс. Как я ни отказывалась — не помогло. На следующий день захожу в этот злосчастный класс. Провела урок и за несколько минут до конца урока говорю ученикам, что я буду у них классным руководителем. Возникает шум, недовольство. Видно, что Нина Дмитриевна им больше по душе. Вдруг слышу, кто-то негромко, но внятно сказал: «Вот это влипли мы, ребята!», а другой ученик с задней парты (это был Саша Жоголь, я его узнала) в ответ: «Ничего! Посмотрим, кто кого! Не первая и не последняя». В классе стало тихо. Кто-то рассмеялся. Все выжидательно смотрят на меня. Что мне делать? А надо было что-то предпринять и быстро, ибо от этого зависело, быть или не быть мне в этом классе руководителем.

Николай Иванович. Извините, Валентина Петровна, что перебиваю вас. Давайте, товарищи, подумаем, какое самое лучшее решение принять в этой ситуации.

Аглая Никитична. Немедленно уйти из класса. Я в нем ни минуты не оставалась бы.

Мария Даниловна. Я сделала бы вид, что ничего не слышала.

Степан Федорович. Я выгнал бы Жоголя за дверь и сказал бы ему, чтобы он больше в мой класс не являлся. Остальные притихли бы.

Николай Иванович. Послушаем теперь, какое решение приняла Валентина Петровна. Продолжайте, пожалуйста.

Валентина Петровна. Первым желанием и у меня было — выйти из класса, хлопнуть дверью. Я переборола его в себе. Припомнилось, где-то читала, что Аристотель еще сказал: когда человеком овладевает гнев, его решения неизбежно становятся непригодными. Я заставила себя успокоиться. Потом думаю: сделать вид, что ничего не услышала? Нет, ученики не поверят. Что они подумают? Возможно, она завтра еще чего-то похуже не услышит. Выгнать Жоголя и некоторых других из класса? Тогда я заставлю остальных слушать меня, но смогу ли я заставить их уважать меня? И за что выгонять Жоголя? Может быть, я действительно у них не последняя? Ведь это зависит не только от меня, но и от них. И тогда я решила идти на полную откровенность с учениками. «Я вижу,— сказала я им,— вы не хотите, чтобы я была у вас классным руководителем. Поверьте, и я этого не хочу. Я не просилась к вам. Три дня отказывалась. Директор обязал меня по приказу идти в ваш класс. И я вынуждена была пойти. Что бы вы сделали на моем месте? Подскажите, как мне отказаться от вашего класса». Класс молчал. Тогда я снизила голос: «Мы с вами не в гостях. В гости зовут, кого хотят. А школа — государственное заведение. Вы сюда пришли учиться, а меня назначили к вам преподавателем географии, а теперь еще и классным руководителем. Я должна вас не только учить, но и воспитывать, а вы должны меня слушать. И я буду вас слушать». Потом я добавила уже совсем спокойно и примирительно: «А может мы еще поладим с вами? Во всяком случае, я вам обещаю, что если мы не сможем с вами столковаться, я все сделаю, чтобы не быть у вас классным руководителем».

После этого я вышла из класса. До перерыва оставалось несколько минут. Но мне хотелось, чтобы ученики остались одни. Только через четыре с половиной года я узнала, о чем они тогда говорили. Об этом они рассказали мне уже на выпускном вечере. Сначала они молчали, потом начали смотреть в сторону Жоголя. Он, как я и предполагала, был в классе неофициальным лидером. Жоголь сам не знал, как быть, и неуверенно сказал: «Подождем несколько дней, увидим, что она будет делать». Повторяю, я об этом узнала через несколько лет. На следующий день я почувствовала, что ученики решили, как говорится, признать меня. Они молча наблюдали за мной, а я делала свое дело. Вечером я пошла к нескольким родителям, в том числе и к матери Жоголя. Я застала ее дома. Был дома и Саша. Он встал, посмотрел украдкой на меня, потом опустил голову и, как я поняла, приготовился выслушать мои претензии.

—  Очевидно, опять Саша что-то натворил, что вы пришли,— забеспокоилась мать.— Горе мне с ним. Дочка, она у меня меньше его на два года, золотая девочка, а он своевольник какой-то. Как его в люди вывести, ума не приложу.

Я подумала: мать действительно не знает, как поступить с сыном. Помощи особой она мне не окажет. Ей самой нужна моя помощь. Я ответила ей так, чтобы понял меня и Саша: «Нет, ничего он не натворил. Я пришла, чтобы познакомиться с вами».

—  Может быть, он уже за ум берется? — обрадовалась мать.— Или он продолжает верховодить там?

—  Я еще мало его знаю. Ничего не могу сказать о нем. Он пользуется авторитетом у своих одноклассников. Надеюсь, и я буду иметь у него авторитет.

На этом я попрощалась с матерью. Потом я бывала у нее не раз. С Сашей Жоголем мы поладили. Я даже опиралась на него и на так называемую неформальную группу его друзей в своей работе с классом.

Николай Иванович. Нужны ли комментарии к этому. Думаю, что они излишни. Только несколько слов. Валентина Петровна, как она сказала, пошла на полную откровенность с учениками. В данном случае я не знаю, был ли другой выход. Искренность и откровенность всегда подкупают. Педагог должен быть искренним. А. С. Макаренко сказал даже что педагогический такт как раз и «должен заключаться в искренности вашего мнения». Но быть искренним — не значит быть нерассудительным и прямолинейным. Об этом мы еще будем говорить.