Не повезло английскому?

Недели две спустя заходит ко мне какая-то девушка. Я сначала подумала, что она хочет учиться в нашей школе. Нет. Выясняется, что не учиться, а учить. Протягивает записку от заведующего районного отдела народного образования. «Прими,— пишет заведующий, с которым мы были в дружеских отношениях,— эту девушку на работу. Там у тебя освободилось место учителя английского языка, а она недавно закончила трехгодичные курсы. Правда, она еще нигде не работала, но учительница из нее выйдет прекрасная. Между прочим, это дочь нашего Матвиенко».

—  А, вот оно что! — Я сразу поняла. Матвиенко работает на базе лесоматериалов. Заведующий, очевидно, хочет сделать ему одолжение. Посмотрела я еще раз на нее: маленькая, невзрачная, как говорится, ни фигуры, ни лица. Возможно, девушка она хорошая, сдерживала я свою неприязнь, но какая из нее будет учительница? Я вспомнила 6-Б класс и решительно отказала ей, сославшись на то, что это место уже занято.

Через два дня она опять приходит, но уже с назначением в руках. Взяла я это назначение и бросилась к телефону. Заведующего районо не было. Начала звонить в райком,— там тоже никого нет. Зашла к своему завучу. Он внимательно читает назначение, вздыхает и наконец говорит: «У нас немало таких молодых девушек. Ну, будет еще одна. Что поделаешь? Ведь и мы с вами начинали молодыми. Принимайте, а там будет видно». Я вернулась к девушке. Она вопросительно, даже как-то холодно посмотрела на меня. Я ввела ее в один из классов и сказала ученикам. «Это ваша новая учительница английского языка. Прошу уважать и слушать». По классу пронесся шумок. Я требовательно посмотрела на учеников и вышла из класса. Что я могла еще сказать им? Спускаясь по лестнице, я слышала, как шум в классе все больше усиливался. «Не повезло английскому языку в нашей школе»,— подумала я.

Прошло некоторое время, и я как-то забыла о новой учительнице.

Очевидно, нахлынули на меня другие заботы.

—  Нет, не поэтому,— возразил Николай Иванович,— а потому, что она как-то справлялась с учениками. О беспомощном учителе не забудешь. Такой учитель всегда чем-то напоминает о себе. Сегодня он придет к тебе, бросит на стол журнал и заявит, что в такой-то класс на урок не пойдет; завтра приведет в учительскую ученика и будет требовать, чтобы к нему немедленно приняли строжайшие  меры;  послезавтра — позовет к  себе  в  класс посмотреть, что «они тут натворили», но, извините, я вас прервал, продолжайте!

— Немного освободившись от хозяйственных дел, я начала ходить к учителям на уроки. Пошла я и к Зое Павловне, как звали молодую учительницу английского языка. Зашла я на урок в знакомый уже нам 6-Б класс сразу, как только прозвенел звонок. Зоя Павловна задержалась у двери, пропустила нескольких учеников, которые немного опоздали, и лишь тогда вошла сама. Вернее было бы сказать не вошла, а появилась в классе. Меня не все ученики заметили, а ее заметили все. Нельзя было ее не заметить. Она остановилась на секунду, посмотрела на класс и энергично, так, чтобы был слышен каждый ее шаг, подошла к столу. Стала. Сделала небольшую выдержку, поздоровалась. Ученики дружно, выразительно и протяжно ответили: «Добрый день!» И пока все это происходило, я смотрела на учительницу. Я как будто увидела ее впервые. Передо мной стояла стройная, красивая девушка, смелая, открытая и гордая. Такой, очевидно, видели ее и ученики. Некоторые из них смотрели в мою сторону и как-будто говорили: «Смотрите, какая у нас хорошая учительница». И я не могла уже оторвать от нее свой взгляд. Я не могу сейчас припомнить весь ход того урока. Ничего тогда я не записала в свою тетрадь. Я все время переживала за учительницу, боялась, что она не выдержит взятого тона. А она была полной хозяйкой в классе: приветливой, внимательной, остроумной, но такой, что в ее присутствии никто из гостей не скажет ни слова, которое могло бы показаться ей недоброжелательным, легкомысленным. Если она записывала на доске слова, все ученики с нетерпением ожидали, когда она снова заговорит с ними. И вот она спокойно говорит: «Эти слова и выражения скажем все вместе, хором». Я снова волнуюсь. Я знаю, к чему это «хором» нередко приводит. Иные учителя иностранных языков стараются не прибегать к «хору». Бывает, что ученики заведут такой «хор», что и остановить его нельзя. Но мои сомнения были напрасны. Движение руки, и в классе опять тишина, снова ученики отвечают, спрашивают, говорят по-одному, вдвоем, хором, читают, придумывают предложения с новыми словами, записывают, работают. Мне трудно выделить этапы урока, проследить, сколько времени на каждый из них было отведено. С точки зрения методики, вероятно, не все было в ажуре на уроке. Но что именно, мне снова трудно сказать. Я перестаю думать и слушаю ее, как ученица. Мне самой хочется поднять руку и отвечать, как другие ученики. Я себя ловлю на том, что проговариваю отдельные слова и замолкаю, когда учительница подаст ученикам знак. Я как бы поддаюсь ее воле. Скажи она мне, чтобы я тоже писала пли читала, как делают это ученики, я, возможно, не раздумывая, сделала бы это.

Неожиданно прозвенел звонок. Я уже была уверена, что ученики не ринутся к двери, как это они делали раньше. Действительно, они только тогда поднялись с мест и стали у своих парт, когда Зоя Павловна сказала им: «Урок окончен. Можете идти на переменку. До свидания».  «До сви-да-ния!» — проскандировали ученики, и в этом «до сви-да-ния» звучала их искренняя любовь к учительнице.

Когда ученики выбежали из класса, я посмотрела на Зою Павловну. Она стояла посреди класса, немного растерянная и настороженная. Она снова стала какой-то незаметной, маленькой и совсем не такой красивой, как это показалось мне на уроке. «Что вы мне скажете о моем уроке?» — тихо спросила она, а в ее глазах я прочитала предостережение. «Не думайте обо мне плохо. Я хочу, и я буду стараться быть хорошей учительницей». Я молча обняла ее, сказала: «Хорошая вы моя! Пусть все в вашей жизни будет таким светлым и радостным, как этот ваш урок».

Ксения Степановна умолкла.  Молчали и те, кто слушал ее.

—  Я ходила тогда целый день под впечатлением от этого урока. Я еще раз внимательно просмотрела документы Зои Павловны. Окончила она среднюю школу и курсы иностранных языков, с педагогикой и психологией она была мало знакома, но как тонко она понимала детей, как мастерски владела педагогическим тактом. Когда я чувствовала себя усталой или чем-нибудь неудовлетворенной, я шла к ней на урок. Ее уроки прибавляли мне новые силы, вызывали желание быть лучше, добрее, стать такой учительницей, какой была она, эта скромная, неприметная девушка.

Вот что вспомнилось мне, пока я слушала спор о том, существует ли педагогический талант.

—  В вашем рассказе было больше эмоций, чем доказательств,— попробовал еще спорить Степан Федорович,— нам известны только результаты ее работы. А как она достигла их?

Ксения Степановна. Талантливый, педагог и сам не всегда сумеет об этом рассказать. Это понятно. Спросите, скажем, талантливого артиста, как он так чудесно играет или поет, что од вам скажет? Так, очевидно, и талантливый педагог. Слушаешь иногда рассказ педагога о своем опыте и ловишь себя на мысли, что ты то же самое делаешь, так же готовишься к урокам, так же планируешь их, следишь за своим поведением и т. п., а результатов таких не достигаешь. Учителем надо родиться, сказал М. И. Калинин. Не каждый человек может быть педагогом. Я знаю таких людей, которые десятки лет проработали в школе, но настоящими педагогами так и не стали. Первые десять лет они считались молодыми и им все время надо было помогать, прощать разные нарушения педагогического такта, надеясь, что потом все пройдет, а следующие десять лет они считались уже Опытными учителями и их надо было терпеть, надеясь, что они когда-то выйдут на пенсию. А лучше было бы сказать им, что к педагогической деятельности у них нет никакого призвания, и посоветовать им, а может Даже заставить уйти на другую работу. В школе нашего будущего, я в этом убеждена, будут работать только талантливые педагоги. В выборе профессии люди будут руководствоваться только своим призванием.