Борьба с собой.

Валерий Иванович рассказал мне, что он никогда раньше не выступал перед аудиторией. Его никуда не избирали. В любой компании он был только слушателем. Как-то раз предложили ему выступить на комсомольском собрании. Он провалился. С тех пор у него возникла мысль, что он к педагогической профессии не пригоден. С таким убеждением од прибыл и в школу. Но к работе относился честно. Сначала он жил нервами, боролся и с собой, с учениками. Хотел показать ученикам, что не успокоится, пока не добьется порядка в классе. Этого оказалось мало. Он начал усиленно думать. Много читать, перебирать и пробовать все известные ему способы влияния на учеников и отбирал те из них, которые приносили хотя бы минимальный успех.

Потом,— продолжал Валерий Иванович,— я внимательно проанализировал свое поведение в классе, сравнил его с поведением в классе старших товарищей, на уроках у которых просиживал целые дни. Я посмотрел на себя глазами учеников. Увидел себя каким-то настороженным, несобранным, неуверенным. Моя речь по сравнению с другими была невнятной, какой-то просящей, даже заискивающей.

Мне самому за себя стыдно стало. Я решил взять себя в руки. Начал убеждать себя, что я не хуже других. В самом деле, чем я хуже, например, Зины Петровны, или Зиночки, как у нас ее называют. У нее даже голос детский. Я начал заниматься самовнушением. Но нужно, чтобы и ученики почувствовали мою уверенность. В тоне каждого моего слова, в каждом моем жесте, в каждом моем движении. Я начал все это, как говорят, отрабатывать дома, когда оставался один, громко проговаривал приказания, замечания, позировал перед зеркалом.

После таких упражнений я сразу заметил, что ученики лучше меня слушают. Я не стал ожидать, пока они будут идеально вести себя, и начал ускорять темп урока, загружать их работой.

Вместе с тем я почти совсем перестал говорить с учениками о значении дисциплины, не ругал их, ничем не угрожал, зато я часто говорил с ними о спорте, о кинофильмах, о книгах. На каждом уроке я старался рассказать им что-то интересное, о чем они не могли вычитать в учебниках. Позже я понемногу начал прибегать к юмору, к легкой иронии. Как-то незаметно для себя я стал полностью владеть классом. Мне стало приятно работать. Позже я уже не мог представить себе, как это ученики могут меня не слушаться.

Степан Федорович. Интересный случай, конечно. Но слишком уж разительная метаморфоза.

Николай Иванович. Да, но с талантливыми педагогами такие метаморфозы бывают нередко. А Валерий Иванович был талантливым педагогом, хотя сам и не знал об этом. К тому же был не уверен в себе. А когда поверил, талант его быстро раскрылся. Талант, я уже говорил, дает возможность быстро овладеть мастерством.

Разговор перешел полностью на педагогический талант. Оказалось, что в коллективе существует две точки зрения на этот счет.

Степан Федорович. У нас часто слово «талант» употребляют там, где   достаточно   было   бы   сказать   «мастерство». Я, как математик, очарован моим молодым коллегой Александров Петровичем, но считаю его просто способным человеком. Я не думаю, что хорошим педагогом может быть только талантливый человек. Каждый учитель при желании и настойчивости может стать мастером своего дела. В этом отношении педагогическая профессия не отличается от других. Учить детей каждый может. Что говорит по этому поводу Макаренко? Он говорит, что от рождения никаким талантом не владел, что пришел в педагогику случайно. Отец сказал ему «Будешь учителем», и он стал учителем. Очень долго, говорит А. С. Макаренко, он чувствовал себя неважным педагогом. «Но я научился»,— утверждает он. И нет оснований не верить ему, А научиться может каждый.

Михаил Михайлович. Макаренко сказал именно так, но этим он не отрицал наличия у людей специального педагогического таланта. Доказательство тому — педагогический талант самого Макаренко. Возможно, Антон Семенович и не ощущал призвания к педагогической деятельности, но оно у него безусловно было. То, что он сам не хотел об этом говорить и даже говорил противоположное, свидетельствует прежде всего о его скромности и о его желании подчеркнуть большое значение настойчивости в педагогической деятельности.

Спор, возможно, и дальше затянулся бы, если бы в него не вмешалась Ксения Степановна. Ее уважали в школе за принципиальность и гуманность. Она раньше была директором соседней школы, потом ушла на пенсию, хотя ее и не отпускали. «Надо давать дорогу молодым»,— заявила она. Спустя год, почувствовав, что без работы жить не сможет, Ксения Степановна снова вернулась в школу, но уже не директором, а рядовым учителем. При этом она попросила, чтобы ее назначили не в ту школу, где была директором, а в другую. «Так лучше будет для моего преемника»,— объяснила она.

Ксения Степановна обратилась к присутствующим.

—  Разрешите мне рассказать об одном эпизоде из моей практики. Может быть, он поможет разрешить этот спор.

Все охотно согласились.

—  В 1960 году назначили меня директором школы-новостройки, к тому же на новом массиве. Вы понимаете, что это значит — прийти в новую школу, на новое необжитое еще место — несработавшийся коллектив учителей, собранные из многих школ ученики.

Трудно на первых порах пришлось нашим учителям. Особенно плохо обстояло дело с дисциплиной на уроках одной преподавательницы английского языка.

Чего ей не хватало, боюсь сейчас сказать, но ученики ее совсем не слушали. Когда за стеной в 6-Б классе шел урок английского языка, в учительской нельзя было работать.

Как-то заходит эта учительница ко мне, волнуется, краснеет, а потом говорит: «Не могу больше работать, Ксения Степановна. Очевидно, нет у меня способностей быть педагогом. Не на тот

путь я попала. Не приносит моя работа радости ни мне, ни ученикам.  Приглашают меня на работу в бибколлектор. Пойду. Так будет лучше для меня и для школы».

Я поблагодарила ее, пожелала всяческих успехов на новой работе. Так мы с ней и расстались.