А наблюдательность — одна из основных предпосылок педагогического такта.

Однако наблюдать — значит для педагога не только, внимательно смотреть и все замечать, хотя это очень важно, но и представлять то, что непосредственно не видно. Вот я вам советую побывать на уроках у Анны Антоновны. Эта учительница умеет видеть то, чего другие не замечают. Наблюдательность у нее развита, как у художника. Она заметит не только каждое движение ученика, но и каждое изменение в его настроении. Очевидно, именно поэтому у нее с учениками полный контакт. На ее уроках никто из них не будет ходить по классу.

И вот я сижу у Анны Антоновны уже на третьем уроке. Она математик и, говорят, даже блестящий. Но меня интересует другое. Я все время наблюдаю, как она, в свою очередь, наблюдает за своими учениками.

Взгляд у нее спокойный, мягкий. Только иногда в нем бывает легкое напряжение. Анне Антоновне лет 35—40. Но движения ее энергичны. Поэтому она выглядит совсем молодой. Держится в классе непринужденно, часто оборачивается к доске. Мне даже кажется, что она многое из того, что делают ученики, просто не видит. Вот около меня сидит ученик, который не сделал домашнего задания. Достаточно было кинуть оком, чтобы увидеть, что в его тетради нет тех задач, которые надо было па сегодня решить. А она этого не заметила. Не заметила она также, что один ученик несколько раз несмело поднимал руку, но тут же сразу опускал ее. Почему бы ученика, который так неуверен, не вызвать для ответа? Пусть бы он попробовал свои силы. А в начале урока даже был такой случай.

Заходит Анна Антоновна в класс, здоровается, все встают, дружно отвечают ей, а один не только молчит, но даже немного отвернулся. Такое неуважение заметили даже некоторые ученики, а Анна Антоновна не обратила внимания.

Странным мне показалось поведение Анны Антоновны и в этом случае. Было это уже во время закрепления материала. Вызывает она одного ученика к доске. Я смотрю ему вслед и внезапно вижу, что позади него у средней нарты падает записка. Записка небольшая, но Анна Антоновна могла бы заметить, ведь она несколько раз останавливалась как раз напротив прохода. Я снова посмотрела туда, где лежала записка, но ее там уже не было. За партой, у которой она упала, сидели две девочки, вероятно, какая-то из них подняла.

Через день Николай Иванович спросил у меня, посещаю ли я уроки Анны Антоновны? Я сказала, что побывала на нескольких уроках и больше не хожу. Я поделилась с ним своими сомнениями.

—  Странно,— сказал Николай Иванович,— хотя понятно, она не могла абсолютно все зафиксировать, как автомат на пленке. Кроме того, следует учесть, что вы были в более выгодном положении, чем она. Она вела урок, а вы только наблюдали, и то только одну сторону ее работы. И все-таки трудно поверить, чтобы она допустила столько промахов. Давайте-ка я попрошу ее зайти к нам, если она не на уроках.

Я заволновалась. Что она подумает обо мне? Ведь я ничего не сказала ей о своих сомнениях. Но Николай Иванович успокоил меня.

—  Не волнуйтесь, все будет в порядке.

Зашел завуч школы, а за ним и Анна Антоновна. В ее взгляде я заметила некоторую настороженность.

—  Анна Антоновна,— обратился к ней Николай Иванович,— как вы уже догадываетесь, мы говорили здесь о ваших уроках. Они у вас, как и всегда, были хорошими. Мы только хотим уточнить некоторые, так сказать, тактические приемы. Мы убеждены, что вы сделали правильно, но...

—  Можете ли вы быть убеждены? Я сама в них не всегда убеждена. Говорите же, что там у вас? — обратилась она ко мне.— Вынимайте вашу записную книжку. Я могла уже и забыть, о чем вы записали.

Я напомнила ей о тех случаях, когда, мне показалось, она не проявила достаточной наблюдательности. Анна Антоновна внимательно выслушала меня и, помолчав несколько секунд, начала отвечать.

—  Я не знала причины, почему ученик, который сидел рядом с вами, не выполнил задания, поэтому решила его не спрашивать.

Заметив наше удивление, она добавила: — Раньше с ним такого не случалось. Я его знаю хорошо. Это Юра Ищенко. Ни с того, ни с сего он не придет в школу, не сделав домашних заданий. По-видимому, случилось что-то особенное. Я не хотела его компрометировать перед учениками. Несколько дней назад он как раз выступал на классном собрании и резко критиковал тех, кто плохо учится.

—  И вы спросили его о причине отдельно, чтобы никто не слышал? — это вмешался в разговор завуч школы.

—  Нет, в какой-то заговор с ним я не хотела вступать. Это было бы бестактно. Я просто не заметила, что он не выполнил задания и все. Я проверила его тетрадь на следующий день. Там были   решены  и  те  задачи,   которые   он   должен   был   решить раньше.

—  А почему он в тот день не сделал задания — вы узнали? — спросил завуч.

- Нет, я этого не выясняла. Слышала только от классного руководителя, что в семье этого ученика случилось большое горе.

—  Знаю,— сказал завуч,— отец Ищенко оставил семью. Пожалуй, вы поступили верно.

—  А теперь об ученике,— продолжала Анна Антоновна,— который неуверенно поднимал руку. Этот ученик примерно около месяца был болен. Поэтому успевать с классом ему было трудно. Мы договорились с ним, что он будет сигнализировать мне, когда что-нибудь из того, что я объясняю, будет ему непонятно. Тогда я буду говорить медленнее или приведу новые примеры, чтобы он полностью понял новый материал. Ну вот, поднимая руку, он предупреждал меня, что ему не все еще понятно.

Мы с Николаем Ивановичем переглянулись, а Анна Антоновна продолжала дальше.

—  Я не понимаю, какого именно ученика вы имеете в виду, когда вы говорите о его неуважении ко мне. В 7-Б классе один ученик не встал, когда я вошла, потому что он очень неудобно сидел на парте. Он играл со своим соседом в шахматы и, очевидно, выигрывал. Сосед раньше увидел меня и быстро встал. Это хотел сделать и ученик, которого мы обвиняем в неуважении, но ему надо было или переставить шахматы, чего он не хотел в моем присутствии делать, или сбросить фигуры с доски, на что при выигрышной партии ему очень не хотелось идти. Он решил осторожно поставить шахматы в уголок. Ну, а за это время другие ученики успели уже ответить на мое приветствие и сесть на свои места. Поверьте мне, что этот ученик искренне уважает меня. Но он перестал бы меня уважать, если бы я прочитала ему нотацию.

Я что-то невыразительно проговорила,  потому что с трудом припоминала этот случай. Выручил меня Николай Иванович.

—  А в каком классе это было, что ученик повернулся к стене, когда мы вошли в класс? — спросил он.

—  Это было в 8 классе. Ученик всю перемену был занят комсомольским поручением, а перед уроком хотел перекусить, но не успел: ведь мы зашли в класс немного раньше обычного. Вот он и повернулся к стене, чтобы проглотить то, что не успел. Разве надо было делать ему замечание?

Что я могла на это ответить?

—  А записка в этом же классе? — спросила я, чтобы перевести разговор на другое.

Анна Антоновна улыбнулась.

—  Записки! Хорошая пора — эти записки. Записка была адресована ученице, которая сидела с краю. Вместо того, чтобы быстро взять ее, пока ученик, которого я вызвала, шел к доске, она растерялась и уткнулась лицом в парту. Я уже сама начала переживать за нее. Когда я повернулась к доске, тот же ученик, староста класса, который подбросил, как вы, вероятно, заметили, эту записку, быстро поднял ее.   Хороший   парень.   Он   сирота.   Живет У ДЯДИ.

Анна Антоновна помолчала. Потом добавила:

—  Но не думайте, что я всегда молчу, когда ученики начинают перебрасываться записками. Припоминаю, в прошлом году у меня тоже был подобный случай. Тогда я сама подняла записку и молча подала ее ученице, показав этим, что я не одобряю ее поведение. Все зависит, как говорят, от того, кто адресаты и адресанты.

—  И от содержания записок,— вставила я, как мне показалось, умное слово, чтобы поддержать Анну Антоновну.

—  Нет, от содержания не зависит,— возразила она.— Я таких записок не читаю. Они же не мне адресованы. Вероятно, нет более бестактных учителей, чем те, которые позволяют себе нарушать тайну такой переписки между учениками...

—  Понимаете теперь, что такое наша профессиональная наблюдательность? — спросил Николай Иванович, когда мы остались одни.— Это не только умение видеть все, что видно и что не видно, но и умение не замечать. Открыто реагировать на все, что попадает в поле зрения, нельзя. Жизнь ученического коллектива даже во время урока настолько сложна, что если бы учитель реагировал на все подряд и прямолинейно, а не избирательно, вся его работа свелась бы к бесконечным конфликтам.

—  А разве в воспитании обязательно следует избегать конфликтов? — спросила я.

—  Нет, не обязательно,— на некоторые конфликты даже надо идти сознательно. Они также помогают воспитывать у учеников мужество, принципиальность, ориентацию в обстановке. Но таких конфликтов с учениками, в основе которых лежит наша бестактность, следует избегать непременно.