И здесь приходится говорить уже не только о вдохновенности, но п о патриотичности творчества создателей спектакля. Патриотизм этот выявляется в самом подходе к изображению картин былой народной жизни, в умении оптимистически прочесть Толстого. И сделано это не вопреки Толстому, а во имя утверждения того, что составляет силу и обаяние таланта Толстого, его великого гуманизма, освобожденного от христианской проповеди непротивленчества злу, от всего того, что говорит о слабости и фальши великого писателя. Живая мысль Ленина, раскрывшая природу противоречий в творчестве Толстого, желание театра «нынешними очами» взглянуть на старую пьесу привели к такому решению спектакля.

Но ведь Толстой, скажет иной читатель, писал все же пьесу о власти тьмы, а не о власти света! Насколько же правомерно выявление такого оптимистического начала в этой безрадостной пьесе?

Оно правомерно прежде всего потому, что советский художник не может вдохновиться идеей беспросветности и безысходности народной жизни, попираемой жестокой властью тьмы.

Нужно видеть Игоря Ильинского в роли Акима, чтобы почувствовать и понять всю художественную и идейную правомерность нового, непривычного прочтения «Власти тьмы». Аким у Толстого невзрачный а забитый, богобоязненный мужичонка, живое воплощение «идиотизма деревенской жизни», в котором так естественно, казалось критике, видеть выразителя реакционных устремлений «толстовщины». Ильинский стремится глубоко осмыслить и творчески раскрыть образ во имя истинного и большого Толстого, который в сознании Ленина был «зеркалом русской революции», художником подлинно народным, подлинно национальным. В этой роли Ильинский заставляет говорить о себе, как о глубоко национальном художнике русской сцены, способном раскрыть духовную мощь и красоту, составляющие идейное содержание национального характера.