Об этом можно судить и по «Беспокойной старости» Л. Рахманова, появившейся па сцене Московского Художественного театра. Сейчас, когда она поставлена, когда в актерском исполнении ожили ее образы, видишь, насколько правилен был выбор этой «мхатовской» ко своему духу пьесы. В постановке Н. Горчакова, осуществленной с тонким художественным вкусом, она сохранилась такой же, какой и была: скромным об своим масштабам произведением несколько камерного звучания, не захватывающим широтой эпического отображения революционной действительности. И все же пьеса стала словно другой, обновленной, более значительной по своему идейно-художественному содержанию. Это время определяет ее истинную цену.

Театр взглянул на пьесу сегодняшними глазами, с высоты тех завоеваний, которые достигнуты страной и искусством. В своем творческом прочтении старой пьесы он стремился полнее выразить ее оптимистический гражданский пафос, ту скрытую в ней духовную силу, которая так поднимает и облагораживает наше искусство. Поэтому-то частные, казалось бы, события, происходившие в доме профессора Полежаева, приобретают глубокий обобщенный смысл. Они дают возможность на одном частном примере зримо представить могучую созидательную силу диктатуры пролетариата, сплотившую воедино революционный народ, борющийся за свое освобождение, и честную прогрессивную интеллигенцию, сложившуюся в условиях свергнутого революцией старого, буржуазного строя. Именно в этом и проявляется пафос пьесы и пафос спектакля. «Беспокойная старость» по своей форме остается в сценическом воплощении камерной пьесой, но большая тема ее не растворяется в треволнениях иногда трогательных, иногда окрашенных легким юмором сцен семейной жизни. Этого избегал и драматург, и постановщик, и исполнитель центральной роли артист Ю. Кольцов.