Драматург может сказать здесь, что нельзя из пьесы вычитывать того, чего в ней не написано. Но это самое как раз в ней и написано. Автор снова поправит нас здесь и повторит, что он стремился сказать своей пьесой совершенно другое, показать драматическую судьбу женщины, пытавшейся в одиночку бороться со злом и понявшей наконец свою ошибку. Ведь об этом именно и говорит она в заключение пьесы: «Девушки, женщины, если вы окажетесь в моем положении, бейте тревогу! Поднимайте народ! Как на пожар, поднимайте народ! Такой пожар только своей силой не затушить...»

Но нужно ли было в действительности бить тревогу, поднимать народ? Зачем все эти чрезвычайные меры, если драматург показывает свою героиню в окружении хороших людей, поднявшихся на ее защиту не по сигналу тревоги, а по зову сердца? С ней была старая потомственная ткачиха Глафира Антоновна, близкая подруга ее покойной матери, с ней был Саша Ильин. К ней приходил по поручению коллектива («товарищи просили») аспирант Маркин, суровую правду слышала она от директора школы Чеботарева. Советские люди вместе с Анной вытягивали Бочарникова из омута. «Мало мы у себя на Трехгорке с ним возились?» - спрашивала Глафира Антоновна. «Как могли, мы на него влияли»,- признается Маркин. Как видим, «тревога» была объявлена задолго до окончания пьесы.

Так нечеткость и непродуманиость художественного воплощения замысла привели драматурга в конечном счете к тому, что ему, как художнику, оказалось нечего сказать своей пьесой. Пьеса не раскрывает и не утверждает идеи нашего социалистического гуманизма; она лишь вторят прописную истину: нехорошо быть алкоголиком. Но для того, чтобы сказать это, вряд ли уж так необходимо было писать пьесу и приглашать зрителя в театр.