Правда жизни и правда искусства в марксистско-ленинской эстетике не противостоят друг другу как антагонистические начала. Между ними существует нерасторжимая взаимосвязь, но одну из них определяют объективные законы общественного развития, другую - такие же объективные закономерности самого художественного творчества, эстетического освоения мира. Четкое разграничение этих двух понятий необходимо совсем не для того, чтобы как-то обособить две правды, провести между ними непереходимую демаркационную линию. Оно необходимо для ясного определения важнейших слагаемых творческого процесса н приводит к их органическому сплаву в конечном результате творчества.

Как известно, Ленин в своих «Философских тетрадях» солидаризировался с Фейербахом в мысли о том, что искусство не требует признания его произведений за действительность. Но сколько раз в критических статьях в весьма категорическом тоне авторы ратовали именно за это требование, не считаясь с тем, что оно противоречит материалистической теории познания и эстетической сущности художественного творчества. Верность жизни, верность, а не копирование, остается первейшим признаком реалистического искусства. Верность жизни нисколько не похожа на рабскую верность ремесленника, не замечающего разницы между реализмом и фотографией. Натуралистический подход к изображению действительности лишает художника перспективы, лишает крыльев - без них ему не дано свободно парить в мире фантазии, в безграничной сфере воображения, до конца познать живую и волнующую поэзию творчества.

Разграничение понятий правды жизни и художественной правды оказывается совершенно необходимым, когда идет речь о подлинном искусстве, о подлинном реализме. Совершенство классического произведения покоится на законах художественной правды. Об этих законах писал еще Пушкин. А как обрадован был Есенин, узнав, что у Маркса есть строки о законах поэзии:

«Припадок кончен. Грусть в опале,

Приемлю жизнь, как первый сон. Вчера прочел я в «Капитале», Что для поэтов - Свой закон...»