Поэтому, говоря о Сумарокове, Пушкин подчеркивает и даже преувеличивает слабые стороны его творчества, считая, что это «несчастнейший из подражателей», трагедии которого «нравились двору Елизаветы, как новость, как подражание парижским увеселениям».

В методе изучения исторических явлений, принятом Пушкиным, история неотделима от теории и практики. Он считал, что слабое развитие критики отражается на истории литературы и драмы. В письме к А. А. Бестужеву Пушкин писал: «...именно критики у нас и не достает. Отселе репутации Ломоносова и Хераскова Кумир Державина Д золотой, Д свинцовый доныне еще не оценен Княжнин безмятежно пользуется своею славою, Богданович причислен к лику великих поэтов, Дмитриев тоже».

Сам Пушкин и выступил в качестве одного из главных зачинателей критического пересмотра наследия XVIII века.

Наряду с этим Пушкин отмечал в драматургии XVIII века прогрессивные идейно-творческие устремления. Он назвал «Недоросля»: «единственный памятник народной сатиры» и сожалел, что «не Фонвизину досталось изображать новейшие наши нравы». В «Евгении Онегине» Пушкин называет Фонвизина: «Сатиры смелой властелин» и «друг свободы». Среди драматургов, «в стары годы» блиставших на русской сцене, Пушкин вслед за Фонвизиным упоминает Княжнина.

В отличие от Греча Пушкин, сам бывший знатоком и собирателем народной поэзии, проявлял живой интерес к народным истокам русского театра и старинным памятникам нашей драмы. Так, пытаясь наметить черты своеобразия древней русской словесности,

Пушкин говорит о разнице «между простодушной сатирой французских trbuveurs и лукавой насмешливости скоморохов, между площадною шуткою полудуховной мистерии и затеями нашей старой комедии».

Фактическая сторона историко-театральной концепции Пушкина была определена тем запасом сведений, которым располагала история, театра того времени. Этим объясняется беглость и некоторая неточность суждений Пушкина о начальном периоде истории русского театра. Но дело не в этом.