Трудовая деятельность в социалистическом обществе, свободный и сознательный труд на благо народа возвышают человека, раскрывают таящиеся в нем неиссякаемые творческие силы. Но эту творческую природу характера сегодняшнего рабочего, сегодняшнего колхозника драматурги не показали еще как типическое явление современности. Как-то в редакции «Правды» во время беседы, развернувшейся между писателями, А. Довженко - бесконечно талантливый, по-юношески влюбленный в жизнь пытливый художник - говорил, что мы выдумали себе колхозника в литературе. В его признании была большая доля горькой правды. В наших пьесах перед глазами зрителей еще проходят порой выдуманные герои, выписанные по существующим литературным схемам, застарелым канонам и никак не являющиеся художественно концентрированным, обобщенным выражением нового, того, что есть сегодня в советской действительности.

Дело, конечно, заключается не в рекомендациях, которые выдает автор своему герою. Рекомендации эти могут (быть наилучшими, и все же чаще всего они не будут иметь решающего значения для зрителя. Его интересует сама жизнь героя на сцене, все то, что происходит с ним. Следя за его действиями и поступками, он и выносит свой приговор, определяет свою оценку характера действующего лица, думает о его судьбе и о себе, о народе, о жизни страны...

Страницы литературных произведений начинают особенно ярко оживать в сознании читателя, когда герои перестают быть подопечными автору людьми и начинают действовать вполне самостоятельно; когда сам автор в изумлении замечает нечто неожиданное и непредусмотренное в поведении создаваемых им героев. Не будем вспоминать хорошо известные примеры этого, связанные с именами Пушкина, Толстого и других наших классиков. Удивляли подчас своих авторов и герои некоторых произведений советской литературы. Евгений Петров писал как-то о герое «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка»: «Остап Бендер был задуман как второстепенная фигура, почти что эпизодическое лицо. Для него у нас была приготовлена фраза, которую мы слышали от одного нашего знакомого бильярдиста: «Ключ от квартиры, где деньги лежат». Но Бендер стал постепенно выпирать из приготовленных для него рамок. Скоро мы уже не могли с ним сладить. К концу романа мы обращались с ним, как с живым человеком, и часто сердились на него за нахальство, с которым он пролезал почти в каждую главу».