Читателю и зрителю ничего не нужно подсказывать, они совершенно не нуждаются в разжевывании нравоучительных прописных истин. Но значит ли это, что автор но должен подводить своего читателя и зрителя к нужным ему, автору, выводам и обобщениям? В чем же тогда заключается назначение и смысл художественного творчества и как же может быть тогда литературное произведение мудрым учебником жизни? Ведь еще Белинский писал, что художник по отношению к действительности «не раб ее, а творец, и не она водит его рукою, но он вносит в нее свои идеалы и но ним преображает ее».

С. Алешин не случайно оказывается на ложных позициях «невмешательства», этакого нарочитого объективизма. Он сам поставил себя в такое фальшивое положение. Что ему, например, сказать в защиту и оправдание инженера Платонова, который после семнадцатилетней, ничем не омраченной семейной жизни бросил вдруг семью и сошелся с молодой женой своего товарища Варей Нефедовой, если в пьесе осталась нераскрытой красота и сила их любви? Той любви, которая делает человека прекрасным, облагораживает его, делает невозможным его существование без любимой или без любимого. Страницы пьесы не овеяны свежим и чистым дыханием любви. Это, скорее, надуманная автором игра в любовь, в которой обнаруживаются не столько возвышенные чувства, сколько не очень-то мудрые, схематические ходы рационалистически разработанного сценария. Платонов и Нефедова больше говорят о своей любви, чем живут ею. И это лишает автора права горячо встать на защиту своих героев. Он не говорит по поводу изображаемого им конфликта ни «да» ни «нет». И в этом очевиднее всего обнаруживаются художественная и идейная слабость пьесы, преднамеренный схематизм ее построения, отсутствие в ней нравственных идеалов, «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет».