Но какие бы характеры и судьбы ни сталкивались в гостинице осажденного города, все же у драматурга, думается, не было идейно-художественной необходимости именно реабилитированного человека ставить в центре своего произведения. Такой замысел не диктовался жизнью, конкретно-историческими обстоятельствами изображаемых событий. Герой пьесы менее всего характерен для того, чтобы выразить в нем уже выкристаллизованную, отстоявшуюся во времени великую историческую правду о героическом Ленинграде. Напрасно автор ссылается в своей вступительной ремарке на объективные условия, на волю «всегда естественных и всегда удивительных военных обстоятельств». Они, пожалуй, пи при чем здесь. В пьесе проявляется скорее совершенно произвольное желание драматурга вывести страдающего летчика Коновалова в качестве идеального образа нашего современника. Это именно он, человек, вернувшийся после «несамовольной отлучки», заслуживает преклонения, это ему целуют руку, это его сравнивают с чистым золотом, это его называют верным солдатом коммунизма. Тема Коновалова во всем своем драматизме, разумеется, правомерна в нашей драматургии. Никто не призывает писателей замалчивать и обходить трагизм пережитого. Но выбор столь необычного для ленинградской эпопеи героя свидетельствует о том, что на этот раз драматургом было утрачено объективное чувство истории.

А это не могло, конечно, не сказаться на художественной стороне произведения, на обрисовке характеров, на автороком подходе к психологическому обоснованию поведения действующих лиц. Так, например, военный корреспондент Вадим Троян в начале пьесы оказывается человеком, увлекающимся «докторским спиртом», который помогает ему писать в газету «патриотические реляции», «держаться на воде», умерщвляя в самом себе «бациллу сомнения», и изощряться в пораженческих «парадоксах». Чем больше к нему присматриваешься, тем все очевиднее становится раздвоенность его сознания.