Но вряд ли кто из наших театральных критиков предлагал автору ради преодоления тех или иных недостатков стать на иной, не органичный для его дарования путь творчества. Нынешнюю задачу драматургии сам автор видит в том, чтобы показывать «момент освобождения человека от трижды проклятых пережитков прошлого». Задача эта, стало быть, для него вполне органична. А если это так, что же мешает ему сказать в полный его, арбузовский, голос и показать в полную его, арбузовскую, силу, что пережитки эти действительно «трижды проклятые»?

Именно о полноте и силе, о накале гражданского отношения к избранной теме должна идти речь, когда на произведении появляется налет «какого-то непротивленчества». Гражданский темперамент художника менее всего выражается в гневных тирадах, обрушиваемых на голову отрицательного персонажа. Никто не решится упрекать Арбузова в том, что отрицательные образы у него «не получаются». Но вряд ли было бы верным оправдывать авторскую пассивность и всепрощение в изображении того, как человек свершает неблаговидные поступки. Хорошо, когда автор видит собственные недостатки и признает их. Но плохо, очень плохо, когда с этими самыми недостатками он смиряется, оправдывает их «органичностью того, что мы пишем».

Верная идея художественного произведения дает ему дыхание, жизнь, и поэтому первейшее условие творчества - ясное и целеустремленное, открытое, совершенно определенное выражение писателем своего замысла. Литература у нас - явление общественной деятельности, ей предназначена активная, общественно преобразующая роль, и художнику не пристало забывать об этом, особенно тогда, когда он искренне хочет своим творчеством помочь расстаться с пережитками прошлого в сознании человека.