Во-первых, эта была моя первая работа в комедийном спектакле, во-вторых, жизнь русского народа была далека и непонятна мне, да еще и страх перед своими друзьями, которые, сидя в зрительном зале, хохотали над каждым моим словом и движением. В перерыве же, когда я стал спрашивать, чем же вызван их громкий смех, они отвечали: Все хорошо, ты не волнуйся, и все же продолжали хихикать. Помню, однажды Василий Иванович, сильно разгневанный, крикнул: Шарах, к кому ты спешишь? Никуда, ни к кому, ответил я, не понимая его вопроса. Если не спешишь, тогда зачем говорить быстро, комкаешь слова, разве так мы готовили текст? Я долго молчал, а потом нерешительно ответил: Не знаю, куда спешу. Василий Иванович потом дол-то беседовал со мной, советовал контролировать слова, четко произносить фразы и, по возможности, стараться не реагировать на зрительный зал. Однако, как он ни старался, я не мог сдерживать себя. Какая-то волна страха охватывала меня, и я, кое-как выпалив монолог, с нетерпением ожидал появления Хлестакова. После его прихода мне становилось уже легче...

Однажды, во время репетиции, В. И. Домогаров своими придирчивыми замечаниями сильно разозлил меня, но я не смел перечить любимому педагогу, тут же мысленно постарался свою злость перенести на себя, на свою беспомощность, и в душе стал ругать и Хлестакова, и себя, и всех тех, кто хихикал, сидя в зале. В таком состоянии сыграл сцену одиночества. И вдруг слышу как Василий Иванович кричит из зала: Афырхаца! Запомни те чувства, которые сейчас бушевали в тебе и благодаря которым ты нашел ключ к правильному сценическому воплощению этого эпизода.

В следующей сцене молодой актер встречается со слугой городничего Мишкой. Здесь Осип-Пачалиа уже держится уверенно. Обнажив в улыбке свои ржавые зубы, он заискивающе просит Мишку: Послушай, малый, ты, я вижу, проворный парень, приготовь-ка там что-нибудь поесть. Предвкушая сытный обед, Осип спешит поскорее насытиться и требует щей, каши, всего, что угодно, лишь бы утолить мучающий голод.