Первая постановка «Недоросля» была осуществлена Фонвизиным и Дмитревским. По свидетельству Шаховского, «Фонвизин, почти такой же превосходный драматический чтец, как писатель и распорядитель сцены сам назначил роли актерам начитал каждому из них, что и как должно быть сказано, выражено и играно, оживил своим творческим даром их способности, учредил общее сценическое действие».

В содружестве с Фонвизиным над постановкой работал Дмитревский. Великолепный знаток законов сцены, он был большим авторитетом для автора, который по его советам «переправил некоторые места в «Недоросле». По словам историка театра Пимена Арапова, располагавшего рядом не дошедших до нас источников, «Иван Афанасьевич поставил эту комедию на сцену превосходно, склонил Шуйского играть роль Еремеевны и довел публику до того, что, несмотря на предубеждение против этой пьесы, она воехищалась ею, и когда ее давали, собиралось в театр множество зрителей» .

Четырнадцатого мая 1783 года «Недоросль» был впервые исполнен в Москве на сцене Петровского театра и стал одним из спектаклей, наиболее любимых демократической публикой.

Вошел «Недоросль» и в репертуар Университетского театра, исполнялась пьеса также на сценах любительских «благородных» театров. Так, в начале 1789 года в доме Апраксиных шел «Недоросль», причем роль Скотинина исполнял автор. Различна была судьба «Недоросля» на сценах крепостных театров. Известно, что на сцене крепостного театра графа А. Р. Воронцова, находившегося в оппозиции правительству, с успехом представляли комедию, тогда как в крепостных театрах аристократов «Надмениных» «Недоросль» был изгнан из репертуара.

Не могла комедия нравиться также и Скотининым и простаковым. Один из мемуаристов рассказывает, как он «однажды, при двух барынях, вздумал читать Недоросля вслух, желая доставить и себе и им удовольствие. Что же вышло? Я помирал от смеху при словах Простаковой: «Бредит, бестия! как будто благородная!» А они краска невольно выступила у меня на лицо, когда я взглянул на них: вместо сочувствия я увидел недовольные, сердитые физиономии. Ясно было, что Простакова им не чужая, что и в их домах имелись бестии, которым не дозволялось бредить. Продолжать чтение не следовало, и я закрыл книгу при неодобрительном, почти угрожающем молчании барынь...».