Слыша, что действие происходит в Париже или Версале и убеждаясь, «что осмеиваемые образцы не только не свойственно нашим нравам изъясняются, но что они и одеты в незнакомые им одежды», русские зрители «мыслят, что не их, а чужестранцев осмеивают».

Лукин предлагает ставить в русском театре западноевропейские пьесы в виде переделок или «склонений» на русские нравы. «Склонение» иностранной пьесы на русские нравы обычно заключалось в том, что действие ее переносилось в Россию, персонажи получали русские имена и из сюжета выбрасывалось все, не свойственное русским нравам и обычаям. «Тут надлежит не столько красоту и силу чужестранного писателя показывать, сколько исправлять пороки»,- подчеркивал Лукин.

Лукин выдвигал правильную мысль о необходимости создания «подлинной» русской комедии. Однако его неверие в способность русской драматургии идти своим путем проявилось в том, что, признавая превосходство оригинальных драм над переделками, он все же утверждал: «Заимствовать необходимо надлежит: мы на то рождены» Нужно отметить и стремление Лукина преувеличивать черты подражательности русской драматургии, в частности комедий Сумарокова.

Первый из буржуазно-разночинских драматургов и теоретиков театра поднявший голос против гегемонии дворянского классицизма, Лукин был крайне умерен и робок в выражении критического отношения к дворянству и к крепостничеству. Своими «склонениями на русские нравы» он утверждал на русской сцене в основном произведения французской салонной комедии и нравоучительной «слезной комедии». Из десяти пьес Лукина девять представляют собой переделки: Кампистропа («Награжденное постоянство» и «Ревнивый, из заблуждения выведенный»), Буасси («Пустомеля», «Разумный вертопрах»), Ж.-Ф. Реньяра («Менехмы», «Задумчивый»), П. Мариво («Вторично вкравшаяся любовь»), Дюпати («Щепетиль-ник») и Колле («Тесть и зять»).