Поэтому Сумароков помимо усиления тираноборческой темы подверг свои трагедии значительной художественной правке, в частности приводя язык их в большее соответствие с нормами быстро развивавшегося литературного языка; заменял, например, слова мя, зреть и другие славянизмы словами меня, видеть и т. д. Правя стиль своих трагедий, Сумароков считался с тем, кто и в какой ситуации произносит данный текст. Упрощая язык трагедий путем уменьшения числа славянизмов, Сумароков в то же время стремился подчеркнуть возвышенно-патетический характер речи трагических героев в наиболее драматические моменты развития действия. С этой целью Сумароков уничтожал в таких сценах некоторое «просторечие», имевшееся в ранних редакциях его трагедий. Так, в последнем монологе Синава в редакции 1750 года были такие строки:

Скажи, Ильмена, мне, что приключилось здесь?

Кому ни говорю, никто не отвечает.

Где скрылся Гостомысл? Что Трувор там стонает?

В редакции 1768 года эти стихи были переработаны следующим образом:

О чем любезная Ильмена, плачет днесь...

Но кто поверженный там очи к небу мещет!..

Какой нещастливый в крови своей трепещет...

Едва, едва дыша томится человек...

То Трувор, брат мой то: ах, он кончает век!

Во второе издание трагедии «Синав и Трувор» внесено много изменений, имеющих чисто художественное значение. Например, усилена в художественном отношении заключительная сцена, рисующая пагубные последствия поступков монарха, не умеющего владеть своими страстями.

И все же у театрального зрителя 60-70-х годов ранние трагедии Сумарокова не имели успеха. Публика зачастую выражала свое отрицательное отношение к пьесам «северного Расина» в довольно бурной форме. Это объяснялось, вероятно, однообразием сумароковских трагедий, которое являлось результатом педантичного следования «классическим» правилам.