Устройство представлений петрушечного театра было очень просто и определялось особенностями пьесы и передвижным характером странствующего театра. Первоначальный тип представления описан и изображен в книге Олеария. Позднее представления, как и в старину, давались большей частью под открытым небом, но были несколько сложнее. Кукольник был скрыт от глаз зрителей легкой переносной ширмой, на верхнем краю которой двигались куклы. Большинство кукол высовывалось из-за ширмы до пояса, за исключением Петрушки, который имел ноги, необходимые ему по ходу действия (например, когда он пытался оседлать лошадь или просто садился на край ширмы, свесив ноги). В представлении обычно участвовали два человека - собственно кукольник, который, надев на руки кукольные фигурки, заставлял их двигаться по «сцене» и говорил за них на разные голоса, и непременный участник комедии - музыкант, который по ходу действия вступал в разговор с Петрушкой. Игра актеров была броской, подчеркнутой, лишенной житейского правдоподобия и каких-либо оттенков в изображении характеров. Такая манера игры была обусловлена тем, что представления происходили под открытым небом, часто на народных гуляньях, ярмарках. Поэтому куклы говорили подчеркнуто громко, сопровождая речь размашистыми жестами, сам Петрушка говорил пронзительно тонким и гнусавым голосом - это достигалось при помощи так называемого пищика, особого устройства, которое кукольник, говоря за Петрушку, вкладывал себе в рот. Большое значение в представлении имела реакция зрителей. Зритель был активным участником спектакля, он подавал реплики, с ним разговаривал музыкант и сам Петрушка.

Успеху спектакля немало способствовал язык его персонажей - рубленая, рифмованная проза, насыщенная прибаутками, каламбурами и игрой слов.

О театре Петрушки восторженно отзывался Ф. М. Достоевский: «Скажите, почему так смешон Петрушка, почему вам непременно весело, смотря на него, всем весело, и детям и старикам?». Достоевский видел в Петрушке черты, сближавшие его с образами Санхо Пансы и Лепорелло, а наряду с этим отмечал его русский «народный характер».