Театр Петрушки, пережив своих создателей-скоморохов, оставался в течение столетий самым любимым видом народного театра. Это определялось сатиричностью комедии. Но привлекательность комедии для народного зрителя заключалась не просто в сатирическом полицейского, попа и т. д. По верному замечанию Беркова, «не их «развитие» было интересно зрителю, а их «преодоление», их посрамление». А «преодолевало» их бунтарское начало, заложенное в победном смехе Петрушки.

Бьющая через край сила Петрушки, его задиристость и своеобразная ироническая насмешливость - все это сближает его с «удальцами» из народных разбойничьих песен. В его бесконечных драках и убийствах видна та же грубая, но могучая сила. Но грубость Петрушки не определяет его характера. Ведь все действие комедии происходит в условном сказочном и театральном мире, где перед глазами зрителей разворачивается своего рода скоморошья «небылица»: народный герой бьет барина, попа, полицейского, черта и самое смерть.

Здесь действуют законы невероятности, эксцентрики и сценической гиперболы, которые переключают все происходящее в комедии в стихию вольного и дерзкого народного смеха.

В этом народном кукольном игрище звучит ликующая радость существования и вера народа в свое бессмертие.

Петрушка - обобщенный, символический образ. И в его грубости и наивности проявляются черты примитивного, но мудрого народного творчества, уходящего корнями в миф, в сказку. Вероятно, многочисленные переделки и наслоения, вносимые в текст в позднейшие времена, опрощали и затушевывали ее смысл как трагикомедии, утверждающей победу жизни. По свидетельству одного из знатоков кукольного театра, «рассказывали, что «ад», куда черт или барбос влечет Петрушку, кукольниками иногда устраивался в виде чудовищной пасти (так называемого глотала). Петрушечное «глотало» - отзвук или нашей иконографии, или постановок XVII-XVIII вв. украинско-русских «школьных» драм мистериального типа, где изображение ада в виде раскрытой чудовищной пасти было обычным» .