Неизменная верность жизни - вот что с наибольшей полнотой выражало пафос всей художнической деятельности Станиславского. Правда, правда и еще раз правда была его знаменем, девизом, вдохновенным манифестом, его любовью и призванном, никогда не остывавшей страстью. Он вошел в мир и навсегда остался в нем как пламенный рыцарь правды.

В утверждении жизненной правды, опоэтизированной творческим вымыслом художника, видел он назначение и смысл театра. Только тот театр остается театром, который осуществляет на своей сцене воспитание правдой. Театру не нужна убогая правда мелочного воспроизведения действительности, натуралистического ее копирования. Глубоко захватывая жизнь, он отбирает в ней лишь то, что характеризует ее в главном, существенном, дает возможность увидеть и почувствовать ее движение, перспективу ее развития. Для Станиславского не было в искусстве ничего превыше правды, и он же говорил и говорил не раз: не всякая правда, какую мы знаем в жизни, хороша для театра.

Мы помним и знаем утверждаемую им на сцене правду - правду подлинной жизни и подлинного искусства. Это была правда «Чайки» и правда «На дне», это была правда «Доктора Штокмана» и «Месяца в деревне». Это была правда «Горячего сердца» н «Бронепоезда 14-69».

Как нужно было чувствовать и понимать жизнь, верить в нее, любить ее, прозорливо всматриваться в завтрашней ее день, чтобы так достойно, через многие рубежи пройти огромнейший и сложный путь от проникновенной и поэтичнепшей правды «Чайки» к героической, революционной, большевистской правде «Бронепоезда 14-69»!

Не тождественны понятия правды жизни и правды искусства. Но не искусство ли призвано художественно выражать правду жизни в ее прекрасных и лучших проявлениях? И сейчас, когда утверждается на земле выстраданная человечеством великая правда коммунизма, нам еще ближе становится Станиславский, для которого в искусстве не было ничего выше вдохновенной правды жизни.