Что ж! Может быть оправдано и такое построение пьесы, если остальные действующие лица дадут при этом живое, зримое представление не только о себе, но и о характере, облике другого человека, истинного героя произведения. В данном же случае такое дополнительное задание остается но решенным до конца. Слишком дают о себе знать иллюстративность пьесы, функциональное назначение поведения сценического героя, которое всегда так сильно сказывается на идейно-художественном уровне произведения...

Через несколько лет после войны летчик Завьялов случайно узнает, что жива его любимая, которую он считал погибшей. Поиски Завьялова Оли Мироновой, связанные с переездами из города в город, и занимают почти целиком все отведенное ему сценическое время. Эта слишком явная в пьесе «служебность» поведения не раскрывает всей силы любви Завьялова, всего благородства его натуры. Ему не предоставляется возможности сосредоточиться, подумать, поделиться со зрительным залом какими-то своими мыслями. Вот и получается, что счастливо найденный запев не помог рождению прекрасной песни о прекрасной любви, которая так нужна нашему молодому зрителю. В пример ему театр по-прежнему все еще ставит «Ромео и Джульетту». Не пора ли уже советским драматургам ради чудесной нашей молодежи научить любить своих героев по-шекспировски, по-пушкински, да так, «как сорок тысяч братьев любить не могут».

В спектакле «Свет далекой звезды», поставленном в Центральном театре Советской Армии молодым режиссером И. Гаручава, есть привлекательная свежесть, он заслуживает доброго к себе отношения. Но слишком обнажена в нем, как и в пьесе, сюжетная конструкция, что весьма ограничивает актерские возможности. Этим, надо думать, и объясняется, что исполнение роли Завьялова, человека интересного и незаурядного, стойкого и мужественного, не отнесешь к большим удачам талантливого актера А. Попова.