Ученые компаративной, или сравнительной, школы обратили внимание на то, что в области фольклора и литературы, начиная с древнейших времен, существует ряд устойчивых сюжетных схем, мотивов и образов, которые, как бы блуждая во времени и пространстве, определяют собой характер литературы того пли иного народа в ту или иную стадию его исторического развития. История культуры каждой страны становилась прежде всего частью всемирной истории культуры, а историк национальной литературы должен был в полной мере обладать знанием мирового историко-литературного процесса.

Изучая какое-либо конкретное явление, исследователь в первую очередь стремился установить его литературные источники, его принадлежность к определенной литературной традиции разработки распространенного сюжета, а затем определить его видоизменение и причины этого.

Теоретически компаративизм вовсе не сводил все содержание литературной жизни к усвоению и переработке старых сюжетов и образов. Он допускал и «самозарождение сюжетов» и объяснял закономерность обращения к «блуждающим» и «вечным» сюжетам и самый характер их интерпретации определенными социально-историческими условиями.

Александр Веселовский, крупнейший русский ученый сравнительной школы, указывал, что, установив факт влияния или заимствования, исследователь должен объяснить, «каким образом новое содержание жизни, этот элемент свободы, приливающий с каждым новым поколением, проникает в старые образы, эти формы необходимости, в которые пеизбежно отливалось всякое предыдущее развитие» Однако практически в работах компаративистов главным становилось не изучение «нового понимания жизни», вносившего изменения в трактовку старого сюжета, а самый факт его миграции. История литературы превращалась в имманентный процесс развития «блуждающих» сюжетов и «вечных» образов. А это приводило к известной недооценке своеобразия национальных литератур, обусловленного прежде всего особенностями социально-исторических условий их развития.