Так неожиданное приобщение театра к поэзии Твардовского привело к рождению значительного сценического произведения. И значительность эта заключена прежде всего в его философском подтексте. Время остается лучшим судьей художника. Знакомая каждому знаменитая «Книга про бойца» закончена поэтом чуть ли не два десятилетия назад. Но сейчас, воспринимая се через несвойственную ей театральную призму, в хорошо знакомом, читанном-перечитанном находишь нечто новое для себя, не замеченное ранее. И в этом заслуга театра. Его сколько угодно можно упрекать за то, что вот то-то п то-то он не взял из книги в свою сценическую композицию, сделанную К. Воронковым, то-то и то-то обошел, подрезал или проглядел. Но дело не в этом. Театр не брался же за то, чтобы прочесть со сцены давно прочтенную зрителем книгу. У театра, как и у поэта, есть свои законы, и не считаться с ними нельзя. Он создал свою сценическую поэму, но в ней сказано самое главное, передано живое дыхание прекрасного творения поэта и во весь рост встает его герой. На встречу с ним и приходит зритель.

...Ну-ка повернись, Василий Теркин, покажись, каков ты есть на самом деле, тот ты пли не тот! Может, до этой встречи в воображении зрителя рисовался и не во всем схожий внешний облик героя, но никакого конфликта между сценой и зрительным залом не возникает. Оказывается, совсем не беда, если зрители в герое, появившемся на сцене, не найдут точного портретного сходства со своим Теркиным: ведь у каждого есть ?вое представление о литературном герое. (Помнится, как на репинской выставке в Третьяковской галерее колхозный паренек, взглянув на карандашный рисунок пушкинского Ленского, безапелляционно заявил: «Не похож!» Он не узнал в рисунке Репина своего Ленского.) Беда была бы в другом, если бы зрители не приняли внутренней сущности, самой природы изображаемого театром героя. А этого-то как раз и не происходит. Театр достигает того, что зритель не может не узнать в Теркине, каким его показывает артист Б. Новиков, «настоящего» Теркина А. Твардовского.